Друзья:


 

 

 

 

 

 

 

(48) Тримальхион же, любезно обратившись к нам, сказал: – Если вино вам не нравится, я скажу, чтобы переменили; прошу вас, сделайте ему честь. По милости богов, я ничего, не покупаю, а все, от чего слюнки текут, произрастает в одном моем пригородном поместье, которого я даже еще и не видел. Говорят, оно граничит с Террациной и Тарентом. Теперь я хочу соединить свою землицу с Сицилией, чтобы, если мне вздумается в Африку проехаться, все время по своим водам плавать. Но расскажи нам, Агамемнон769, какую такую речь ты сегодня произнес? Я хотя лично дел и не веду, тем не менее для домашнего употребления красноречию все же обучался: не думай, пожалуйста, что я пренебрегаю учением. Теперь у меня две библиотеки: одна греческая, другая латинская. Скажи поэтому, если любишь меня, сущность твоей речи. – Богатый и бедняк были врагами, – начал Агамемнон. – Бедняк? Что это такое? – [перебил его Тримальхион]. – Остроумно, – похвалил его Агамемнон и изложил затем содержание не помню какой контроверсии. – Если это уже случилось, – тотчас же заметил Тримальхион, – то об этом нечего и спорить. Если же этого не было – тогда и подавно. Это и многое другое было встречено всеобщим одобрением, – Дражайший Агамемнон, – продолжал между тем Тримальхион, – прошу тебя, расскажи нам лучше о странствованиях Улисса … или о двенадцати подвигах Геркулеса. Я еще в детстве об этом читал у Гомера. А то еще видал я Кумскую Сивиллу в бутылке. Дети ее спрашивали: «Сивилла, чего ты хочешь?», а она в ответ: «Хочу умереть»770. (49) Тримальхион все еще разглагольствовал, когда подали блюдо с огромной свиньей, занявшее весь стол. Мы были пора­жены быстротой и поклялись, что даже куренка в такой неболь­шой промежуток вряд ли приготовить можно, тем более, что эта свинья нам показалась по величине превосходившей даже съеден­ного незадолго перед тем вепря. Но Тримальхион со все возраставшим вниманием присматривался к ней: – Как? как? – вскричал он, – свинья не выпотрошена? Честное слово, не выпотрошена! Позвать, позвать сюда повара! К столу подошел опечаленный повар и заявил, что он забыл выпотрошить свинью. – Как это так забыл? – заорал Тримальхион. – Подумаешь, что он забыл подсыпать перцу или тмину! Раздевайся. Без промедления повара раздели, и он с печальным видом стал между двух истязателей. Все стали просить за него, говоря: – Это бывает. Пожалуйста, прости его; если он еще раз сделает, никто из нас не станет за него просить. Один я только поддался порыву неумолимой жестокости и шепнул на ухо Агамемнону: – Этот раб, вероятно, большой негодяй! Как это забыть выпотрошить свинью? Я бы не простил, если бы он даже с рыбой что-нибудь подобное сделал. Но Тримальхион рассмеялся и сказал: – Ну, если ты такой беспамятный, вычисти-ка эту свинью сейчас, на наших глазах. Повар снова надел тунику и, вооружившись ножом, дрожа­щей рукой полоснул свинью по брюху крест накрест. И сейчас же из прореза, поддаваясь своей тяжести, градом посыпались кро­вяные и жареные колбасы. (50) Вся челядь громкими рукоплесканиями приветствовала эту штуку и единогласно возопила: – На здоровье Гайю!771 – повара же почтили стаканчиком вина, а также поднесли ему серебряный венок и кубок на блюде коринфской бронзы.


Предыдущая страница      Следующая страница


Дата размещения: 2012-05-26 05:04